«Бизнес декарбонизируется на бумаге и в корпоративных отчетах». Руслан Эдельгериев о климатической повестке для России

В минувшем году вопросы климатической политики внезапно вышли на первый план и в России в связи с планами ЕС ввести пограничный углеродный налог для экспортеров. Уже в этом году новая администрация в США объявила о повторном вступлении в Парижское климатическое соглашение (ПС), а Китай запустил национальную систему углеродной торговли. Советник президента РФ по климату Руслан Эдельгериев рассказал “Ъ” о приоритетах России в этой сфере.

— Сейчас в России активно обсуждаются вопросы климатической политики. Объявлена новая цель в рамках ПС, ожидается принятие стратегии низкоуглеродного развития и закона об углеродном регулировании. Как вы оцениваете эти процессы?

— Это неизбежные процессы, в чем бы нас ни пытались переубедить климатические скептики. Некоторые говорили, что Парижское соглашение развалится после выхода США, что ЕС не введет никаких углеродных налогов, а Китай откажется играть по этим правилам. А что происходит в действительности? Все наши прогнозы сбылись: Парижское соглашение выстояло и, наоборот, усилилось, страны повышают свои климатические амбиции, ЕС планирует ввести пограничный углеродный корректирующий механизм. США вернулись в соглашение и хотят выступить в нем в качестве лидера, даже Китай вводит национальную систему торговли выбросами с февраля и заявил о планах достичь к 2060 году углеродной нейтральности. Мы видели подобное развитие событий в прогнозах и говорили, что надо ускоряться. На мой взгляд, мы тратим время на споры и непозволительно медлительны и неповоротливы, хотя мир вокруг нас стремительно меняется.

Скажем, есть проект федерального закона «Об ограничении выбросов парниковых газов». Его изначальная редакция была кардинально другой, и, честно говоря, я отдаю предпочтение именно ей и не согласен с текущей версией. Но при этом надо понимать, что страна не может ждать бесконечно долго и нам нужно принимать решение уже сейчас. Вместе с выходом закона у нас появится мониторинг выбросов парниковых газов регулируемыми организациями, учет и проверка отчетности. Кстати, за включение положения о проверке отчетности по выбросам парниковых газов выступал бизнес, прежде всего из-за своих иностранных партнеров, хотя до этого он был категорически против и указывал на дополнительное удорожание.

При этом в предыдущих редакциях был относительно адекватный механизм углеродного ценообразования, который нам когда-нибудь все-таки придется ввести. С учетом фискальной нагрузки на бизнес нам необходимо его поддерживать — для этого я предлагал создать специальный фонд, который бы инвестировал в климатические проекты и мог, скажем, выступать в качестве залогового обеспечения при заимствованиях компаний или реализации таких проектов. Но опять повторюсь, что и с текущим компромиссным и довольно рамочным вариантом закона можно работать.

— Говоря о «возвращении» США в Парижское соглашение, как вам кажется, какое это будет иметь влияние на Россию?

— В мире наблюдается активизация усилий многих стран по повышению климатических амбиций и достижению углеродной нейтральности, с новой администрацией это касается и США. Подобное может привести к тому, что сформируется определенный «климатический клуб», в который не войдут страны с углеродоемкой экономикой. Это может привести к росту напряженности и давления на Россию: возможно, дальше будут накладываться запреты на финансирование углеводородных проектов, в том числе в Арктике, отказ от отечественных энергоносителей и некоторой отечественной продукции из-за высокой углеродоемкости. Новая администрация в США также упоминала углеродные налоги, и возможно, там введут аналог пограничного углеродного корректирующего механизма ЕС.

Ситуация достаточно сложная. Получается, что есть группа промышленно развитых государств, которая создает системы торговли, вводит углеродное регулирование, заявляет о климатической нейтральности. Учитывая, что у нас нет полноценного мониторинга выбросов парниковых газов, механизмов ценообразования на выбросы, в этой системе нам может быть отведена роль «углеродного офшора» с последующими отраслевыми санкциями. Это категорически неприемлемо. Кстати, Китай, вероятно, станет членом этого «клуба», и мы останемся в качестве единственного крупного эмитента парниковых газов без углеродного регулирования.

При этом необходимо разделять климатические и политические соображения. Я лично «проталкивал» инициативу по введению экспериментального регулирования выбросов парниковых газов в Сахалинской области — с гармонизацией законодательства, стандартов и требований с лучшими мировыми практиками. Эксперимент позволит нам приобрести новый опыт и потренироваться перед возможным введением углеродного регулирования на федеральном уровне. Это прозрачный, подтверждаемый и открытый эксперимент, главной целью которого является борьба с изменением климата и содействие устойчивому развитию региона.

Климатическая политика России последовательна и рациональна: было бы опрометчиво за пару лет отказаться от опыта и технологий в нефтегазовой сфере, которые мы нарабатывали десятилетиями, и переходить на ВИЭ при текущей сложной экономической конъюнктуре. Наша страна должна действовать поэтапно. Первый шаг мы уже сделали на Сахалине, и в начале 2022 года должна осуществиться первая сделка с углеродными единицами.

При этом эксперимент на Сахалине может выступить в качестве «лакмусовой бумажки» для проверки намерений наших иностранных партнеров. Если они признают пилотные проекты, реализованные в строгом соответствии с лучшими мировыми практиками, и пойдут на гармонизацию подходов, то это будет означать наличие общих целей по борьбе с изменением климата. Тогда, возможно, мы приступим к тиражированию эксперимента в других субъектах и, возможно, на федеральном уровне. В противном случае у нас появятся основания утверждать, что мы имеем дело с чистой воды протекционизмом.

— То есть вы предлагаете, чтобы углеродный рынок, который создается на Сахалине, был бы гармонизирован, например, с Европейской торговой системой (Система торговли разрешениями на выбросы парниковых газов, работает в ЕС с 2005 года, покрывает около 40% от общего объема выбросов.— “Ъ”)

— Конечно, на Сахалине необходимо ввести стандарты и практики, максимально приближенные (насколько это уместно) к лучшим мировым. В том числе и к Системе торговли выбросами парниковых газов. Кроме того, необходимо добиться включения пилотной системы на Сахалине в перечень утвержденных систем в рамках CORSIA (создаваемая под эгидой ИКАО система компенсаций за выбросы для международных перелетов.— “Ъ”). Это решение позволит российским и иностранным авиакомпаниям приобретать более выгодные углеродные единицы на Сахалине, а не за рубежом. В последующем возможно также связывание сахалинской системы с иностранными аналогами, поскольку это достаточно маленький региональный рынок.

— Многие российские компании говорят о том, что они хотят реализовывать климатические проекты, включая лесные. Каковы перспективы именно лесных проектов в России?

— Во-первых, не совсем понятно, что мешало отечественному бизнесу осуществлять климатические проекты. Как раньше они были добровольными, так и остались такими в рамках проекта федерального закона «Об ограничении выбросов парниковых газов». Да, в предыдущей редакции мы предлагали включить рыночные механизмы и внедрить торговлю выбросами парниковых газов, но бизнес тогда категорически отверг этот вариант. Даже во время наших встреч в РСПП компании говорили, что они не хотят обязательной торговли выбросами, а хотят делать проекты добровольно. Я уже тогда спрашивал, что им мешает это делать.

Сейчас же растет осознание необходимости проектной деятельности для снижения углеродного следа продукции. Посмотрите последние выступления руководителей крупных корпораций на Гайдаровском форуме — где они говорят, что им нужны проекты и экспорт находится под угрозой. Многие компании могут и уже занимаются декарбонизацией, но все-таки нужно было начинать намного раньше.

Говоря о лесных проектах, многие даже не могут дать определение этих самих проектов, не представляют механизм их реализации. Лесной проект — это не посадить деревья в лесу в рамках корпоративного пикника, а сложная, долгосрочная работа в соответствии с определенными стандартами и подготовкой проектной документации. Результаты реализации проекта необходимо тщательно подсчитать и верифицировать — без этого не будет никакого признания со стороны партнеров. Именно в этом и заключается роль государства — создать понятные и прозрачные правила игры и механизмы реализации проектов. Если хотите — направить уже существующие инициативы бизнеса в правильное русло.

У нас есть идеи по созданию такой конструкции, я предложил их некоторым ведомствам и уже получил поддержку. Это возможность реализации лесных проектов на землях сельскохозяйственного назначения. Как вы знаете, в рамках постановления правительства №1509 отменено наказание за заросшие лесом сельскохозяйственные участки. Я предлагаю отдавать такие земли для реализации лесных климатических проектов. Во всем мире леса сводятся в угоду пашням и пастбищам, а мы, будучи климатически ответственным государством, наоборот, предлагаем отдать земли сельхозназначения под лесные проекты. В краткосрочной перспективе мы недосчитаемся определенной прибыли от сбыта сельскохозяйственной продукции, однако долгосрочно эта инициатива может окупиться не только с климатической, но и с экономической точки зрения. Лесные проекты также внесут вклад в сохранение экосистем суши, что является целью устойчивого развития №15.

Однако есть определенные проблемы с признанием — что очень важно при реализации лесных проектов. Европейцы очень неохотно реагируют на лесные проекты и говорят, что там большой простор для фальсификаций. Если нет прозрачности и четких механизмов контроля, то не будет доверия, признания и, как следствие, спроса на инициативы нашей страны на климатическом треке. Это большая внешнеполитическая работа, и мы должны настойчиво и последовательно доказывать, что отечественные проекты верифицируемы, придерживаются лучших мировых практик.

— Как вы оцениваете позицию российского бизнеса в области климата и декарбонизации?

— Многие компании, как ЛУКОЙЛ или EN+, объявляют о намерении достичь углеродной нейтральности, и это похвально. Но есть и те компании, которые реализуют какие-то добровольные проекты, но когда мы предлагаем создать регуляторные рамки для этого и как-то формализовать их частные инициативы, то они выступают с жесткой критикой. На мой взгляд, эта позиция бизнеса непоследовательна, и мы часто имеем дело с откровенным лоббизмом.

Можно провести наглядный эксперимент. Возьмите отчеты об устойчивом развитии крупных российских компаний и сравните с результатами оценки регулирующего воздействия проекта закона «Об ограничении выбросов парниковых газов». В первом случае — передовые технологии, призывы к борьбе с изменением климата, снижение углеродного следа, во втором — больше 40 страниц критики и неприятия какого-либо углеродного регулирования. И этим занимаются одни и те же компании. К сожалению, зачастую это даже не критика и отстаивание своей позиции, а категорическое неприятие государственного вмешательства. В таких условиях безумно сложно вести диалог и находить компромисс.

В итоге на бумаге и в корпоративных отчетах получается, что наш бизнес активно декарбонизируется, но скоро он будет вынужден платить в рамках трансграничного углеродного регулирования Европейскому союзу. Пострадает экономика нашей страны, увеличатся расходы отечественных компаний и государству придется субсидировать тех, кто еще недавно выступал против создания национального углеродного рынка. Я не понимаю, почему наш бизнес очень плотно взаимодействует с европейскими регуляторами, а у себя на родине пытаются всячески задушить любые инициативы. На совещаниях в правительстве предлагаются здравые инициативы по климатическому направлению, но лоббисты, прежде всего ТЭКа, отказываются находить общий язык с государством.

— В РФ в последнее время часто говорят о том, что роль российских лесов недостаточно учитывается — как на российском, так и на международном уровне, потому планируется изменение лесной методики. Что вы думаете об этом?

— Сама формула, признанная МГЭИК (Межправительственная группа экспертов по изменению климата при ООН) и всем мировым сообществом, остается прежней. Меняются подходы по исходным данным. Раньше у нас не учитывались некоторые леса в Национальном кадастре выбросов и поглощений парниковых газов, а теперь мы будем их учитывать и считать. В международных методиках есть леса управляемые и неуправляемые — сейчас определенная часть лесов будет переводиться в управляемую форму.

Единственный открытый вопрос сейчас — стоит ли переводить неуправляемые леса в управляемые. То есть труднодоступные районы лесов без дорог и инфраструктуры будут учитываться в национальной отчетности по парниковым газам. С одной стороны, мы получим более точные данные по поглощениям, а с другой — придется учитывать и объем выбросов парниковых газов от лесных пожаров, которые зачастую все-таки являются природными процессами. Также необходимо учесть, что сейчас объем поглощения в лесном секторе и в целом годовой баланс страны не будет таким прямолинейным и усредненным, а возможно, будет значительно колебаться исходя из ситуации с лесными пожарами.

— Вернемся к вопросу трансграничного углеродного регулирования (ТУР) со стороны Европейского союза. Кроме запуска проекта на Сахалине — как еще Россия должна реагировать на ТУР?

— Пока еще нет четкого понимания, в каком виде этот механизм будет действовать. Сейчас мы ведем переговоры с ЕС по этому вопросу. Я обсуждал ТУР с Франсом Тиммермансом (исполнительный зампред Европейской комиссии, курирующий программу «Европейский зеленый курс».— “Ъ”), он предложил установить рабочий диалог по этому вопросу с Кларой де ла Торро (замгендиректора по климатическим действиям Европейской комиссии.— “Ъ”). Мы также активно общаемся с нашими немецкими партнерами. Договорились, что члены делегации Германии на переговорах по климату и ведущие немецкие политики в области климата приедут в Россию, как только ослабят ограничения по въезду в страну. Когда у нас заработает система на Сахалине, нужно будет еще раз «сверить часы» и обеспечить гармонизацию наших действий.

— Как вы относитесь к предложению Анатолия Чубайса компаниям — инвестировать в ВИЭ или покупать «зеленые» сертификаты с тем, чтобы таким образом обезопасить себя от возможных негативных последствий ТУР?

— Я с большим уважением отношусь к Анатолию Борисовичу, он человек умный, компетентный и имеет большой опыт. Я умеренно отношусь к развитию ВИЭ и не думаю, что стоит резко переходить на эти источники энергии. Изменение климата сопряжено с комплексной трансформацией всей экономики, и необходимо параллельно развивать лесные проекты, ВИЭ, повышать энергоэффективность, модернизировать производства. При этом в некоторых регионах, скажем на Северном Кавказе или в Арктической зоне, ВИЭ обладает значительным потенциалом для автономных энергетических систем. Важно также не забывать про развитие водородной энергетики, использовать приливно-отливную и гидроэнергетику. Подход должен быть сбалансированный, не отдающий приоритет какому-то отдельно взятому направлению. Но повторюсь: имея такие возможности в лесном секторе, нам нужно все-таки отстаивать международную позицию по повсеместной реализации лесных проектов и их включению в ст. 6 Парижского соглашения.

— Сейчас российская экономика довольно сильно зависит в том числе от добычи и экспорта ископаемого топлива. Каким должен быть наш путь в области декарбонизации?

— Мы являемся энергетической державой, у нас очень мощная инфраструктура, которой не обладают другие страны. Безусловно, в этом наше конкурентное преимущество. Будучи энергетической державой, достаточно сложно внезапно перестроить всю национальную экономику в новом направлении. При этом мы можем адаптировать существующие возможности под вызовы будущего. Например, есть подходы к использованию существующей трубопроводной инфраструктуры для транспортировки водорода. С учетом высокой доли генерации энергии на ГЭС, газовых ТЭС и АЭС мы можем производить «желтый» и «голубой» водород с низким углеродным следом. У нас большие, еще не исчерпанные возможности по гидроэнергетике, технологиям приливов и отливов. Мы поставляем и можем поставлять ту энергию, которая востребована.

Второе, безусловно, это агропромышленный сектор. Мы должны заниматься прорывными технологиями в агросекторе, семеноводством, селекцией, чтобы поставлять на международные рынки не сырье, а семенной ресурс, продукцию пищевой промышленности, животноводства, чтобы мы перешли от экспорта сырья к поставкам продукции с высокой добавленной стоимостью. Если прошлое тысячелетие было ресурсным, то сейчас настало тысячелетие технологий.

— Поговорим об энергоэффективности: сейчас наблюдается очередная попытка реанимировать эту тему, Минэкономики озвучило новые цели и планы.

— У нас огромный потенциал в этом направлении. Однако не был выполнен указ президента о снижении к 2020 году энергоемкости ВВП не менее чем на 40% от уровня 2007-го. На сегодняшний день снижение составило лишь 12%. Удивительно, но этот провал почему-то никак не мешает нам ставить новые и более амбициозные цели. Сперва необходимо четко проанализировать причины предыдущих неудач, определить ответственных лиц, найти «узкие места», устранить их и лишь затем создавать новую комплексную стратегию. В противном случае никакого прорыва не случится.

— Какой вы видите свою собственную миссию в области вопросов климата в России?

— Я возглавляю межведомственную рабочую группу при администрации президента по вопросам, связанным с изменением климата и обеспечением устойчивого развития, которая была создана по инициативе президента РФ. Это координационный орган, образованный для эффективного взаимодействия государственных органов, общественности и научных институтов. В группу входят порядка 50 человек, включая заместителей министров и руководителей профильных департаментов практически всех федеральных органов исполнительной власти. На заседаниях мы обсуждаем проекты нормативно-правовых актов по климату и устойчивому развитию, затем федеральные органы исполнительной власти вносят предложения в правительство. Это уникальная площадка, где встречаются органы государственной власти, бизнес, общественные и научные организации.

Кроме того, я являюсь участником многосторонних климатических переговоров и возглавлял российскую делегацию на прошлой Конференции сторон РКИК ООН. Я считаю, что наша страна является климатически и экологически ответственным государством, которая демонстрирует последовательную политику по этим вопросам. Вместе с нашими международными партнерами мы пытаемся найти компромисс, который бы устроил все стороны.

— Не смущает ли вас тогда не очень амбициозная климатическая цель России на 2030 год, представленная в рамках Парижского соглашения, которая предполагает даже рост выбросов?

— Национальную цель ограничения выбросов парниковых газов можно рассматривать под разными углами. В ближайшие девять лет мы не можем превысить уровень выбросов в 70% от уровня 1990 года. Вполне вероятно, что объемы выбросов в ближайшее время несколько увеличатся, но затем они могут пойти на спад. В рамках Парижского соглашения страны договорились как можно скорее достичь пика выбросов и затем снижать их для обеспечения углеродной нейтральности во второй половине века.

Мы также уже сейчас добились снижения уровня выбросов на 48% от 1990 года с учетом поглощения лесами, но мы можем снижать выбросы и дальше без каких-либо ограничений. С учетом стремительно развивающихся тенденций в мире и нашей стране я полагаю, что мы можем снизить показатель в ближайшее время и на 55%, и на 60%. Для этого необходимо как можно быстрее начать комплексную трансформацию экономики.

Интервью взяла Ангелина Давыдова